— Я не сниму маску!
— Вы поступите так, как будет сказано. Син, не оставляй ее ни на минуту и надзирай за ней, как положено супругу.
— Я пока еще не супруг леди Честити, — спокойно возразил Син, — и даже если бы был таковым, не принудил бы ее сбросить маску против воли.
— Но надзирать-то ты можешь?
— И могу, и буду, — заверил он и повел Честити прочь.
— Мне так страшно, что подкашиваются ноги! — призналась она. — Несколько дней хрупкого счастья, которое вот-вот рухнет…
— …чтобы дать место счастью более прочному, — задумчиво докончил Син. — Если уж Родгар в чем-то уверен, значит, так оно и есть. — Он увлек девушку в укромный уголок за портьеру и повернул к себе. — Он больше не имеет возражений против моей службы в армии. Уверяет, что впредь не будет мне мешать.
— Правда? — безразличным голосом произнесла она. — И когда ты вернешься в полк?
— Сразу после венчания… или никогда. Я так и не успел выяснить, согласна ли ты делить со мной походную жизнь.
— Но, Син! — слабо запротестовала растерянная Честити. — Син, ты не можешь ради меня жертвовать военной карьерой!
— Я должен жертвовать тобой ради военной карьеры? Никогда! — Он провел пальцем по краю бархатной полумаски там, где та соприкасалась с лицом. — Есть занятия поинтереснее сражений.
— Но ты так любишь солдатскую жизнь… Нелегко было прошептать даже несколько слов, когда тело уже откликалось на ласку.
— Видишь ли, Честити, я долго раздумывал на эту тему… — Рука соскользнула на шею и как бы невзначай занялась шнурком, что стягивал домино. Шелковые полы раскрылись. — Раздумывал, раздумывал… и уже не уверен, что мне нравится быть солдатом. Мне больше по душе путешествия и авантюры… — пальцы щекотно погладили округлости грудей под тонкой тканью сорочки, — что-нибудь такое, чего не делал еще никто…
Теперь Син провел пальцем по контуру низко вырезанного лифа, под которым так близко были вершинки грудей. Они тотчас набухли, а соски затвердели. Честити затаила дыхание. Син из-под ресниц наблюдал за ее реакцией.
— Сражаться — дело важное и благородное, но не единственное, что ты можешь сделать для своего отечества. В военное время жизнь солдата полна событий, опасности и риска, а в мирное… в мирное она скучна и однообразна, и я предпочел бы заняться чем-нибудь другим. Канада — огромная и малоисследованная страна. Как только новое правительство вступит в свои права, начнется большая работа, отправятся экспедиции: составлять карты, искать руды. Что может быть занимательнее, чем обследовать эти прекрасные, дикие и загадочные земли?
Он коснулся впадинки между грудями, и Честити беспомощно склонилась к нему на плечо.
— Син, ты приводишь меня в смятение! Зачем?
— Зачем? — Он чуть ниже сдвинул лиф и дотронулся до соска. — Потому что ты особенно прекрасна в смятении. Если бы мог, я поддерживал бы это смятение денно и нощно.
У Честити вырвался возглас удовольствия, и Син поспешил закрыть ей рот поцелуем, который обещал всевозможные еще более упоительные наслаждения. Сминая легкий кринолин, бедро прижалось к развилке ног, отчасти утоляя и разжигая желание. Ноги подкосились. Честити устояла лишь потому, что Син держал ее в объятиях. Она забыла, где они, и ненадолго отдалась сладкому безумию.
Когда Син отстранился, Честити посмотрела на него со страстью и мольбой. Юбки поползли вверх, рука пробралась под них и нашла средоточие ее желания.
— Син, что ты делаешь? Не здесь!.. О Боже мой! Боже мой!
— Дай себе волю, просто дай себе волю…
Она подчинилась — с величайшим удовольствием. Пока сладкие содрогания бросали и раскачивали Честити, Син прижимал ее к груди, чтобы заглушить крики. Потом это кончилось, оставив ее совершенно обессиленной.
— Зачем, Син?
— Мы оба хотели этого.
— Но тогда почему не иначе?
— Потому что, если уж я дал слово, то держу его. Я поклялся не ложиться с тобой в постель до свадьбы. — Он тихо засмеялся. — Как видишь, всегда есть возможности, но все-таки скорее бы эта свадьба!
— Ах, Син! — Честити виновато погладила его по щеке. — Это было совсем не обязательно!
— Для тебя, но не для меня. — Он снова засмеялся. — Я не настолько бескорыстен, как ты, быть может, думаешь. Поверь, дарить наслаждение порой еще упоительнее, чем получать.
— Я и не думала… — Она запнулась, понимая, что выдала все свое невежество, и задаваясь вопросом, так ли уж крепка клятва Сина и что будет, если подвергнуть ее испытанию прямо здесь и сейчас.
— Утоление страсти — это целая наука, целый огромный мир. Мы можем исследовать его вместе, заодно с канадскими землями. Нравится тебе эта идея?
— Так ты не шутил, когда говорил об этом?
— Ничуть.
— А я? Чем займусь я? — с трепетом поинтересовалась она.
— Кроме супружеских обязанностей? — поддразнил Син, оправляя на ней одежду. — Будешь всюду со мной. Разумеется, у нас будет дом, куда мы сможем возвращаться из странствий, — например, в Монреале или в этом многообещающем новом городке Галифаксе, что на побережье. Когда тебе надоест странствовать, будешь поджидать меня там, а когда снова ощутишь зуд в ногах, поедешь со мной.
— Звучит чудесно! — Честити чмокнула его в подбородок. — В самом деле, отчего бы не попробовать новое, не начать иную жизнь?
— Видишь, я был прав, когда узнал в тебе родственную душу. — Син отступил и оглядел ее. — Теперь можно и на люди выйти. Но прежде дай руку.
Она нерешительно протянула, Син взял ее и надел на палец перстень — две руки, мужская и женская, горизонтально ладонь к ладони, между ними крупный алмаз.